Работая в вузах, мы наблюдаем тот поворот в функциональном использовании общественных наук, который планомерно и последовательно осуществляется в последние годы.

Смысл этого поворота заключается в том, что преподаванию социальных дисциплин целенаправленно придается не просто преимущественно, но исключительно социотехническая, социоинженерная направленность.

– Президента РФ;

– Председателя Правительства РФ;

– лидера фракции ГД?

Вопрос носил открытый характер.

Именно стремление “избежать столкновения с политическими проблемами” отчетливо прослеживается у студентов управленческих специальностей. Поэтому проективные модели деятельности президента и лидера фракции ГД — фигур по преимуществу политических в их представлении оказались мало функциональными, а роль премьера, который якобы способен чисто управленческими средствами обеспечить выход страны из сложившейся ситуации, напротив, максимально функциональной. Для большинства студентов характерным оказалось непонимание решающего значения, особенно очевидного в ситуации острейшего кризиса, политической борьбы, в ходе которой и определяются рамки возможных управленческих решений, создается сама возможность осуществления той или иной управленческой стратегии, использования тех или иных управленческих технологий. Сами же управленческие технологии рассматриваются вне их нагруженности определенным политическим, идеологическим и мировоззренческим содержанием.

В действительности такая нагруженность существует всегда, независимо от того, отрефлексирована она самими “социальными технологами” или нет. То же самое и с преподаванием общественных наук — его мировоззренческая, идеологическая функция неустранима по определению. Только если прежде, при так называемом идеократическом режиме, она осуществлялась открыто, ее цели были заявлены официально, то сейчас — под лозунгом деидеологизации — она реализуется скрытно, фактически в форме идеологического манипулирования. Но обществоведами-профессионалами она должна быть отрефлексирована непременно!

Лозунг профессионализации, сиречь деидеологизации подготовки обществоведа-технократа — несомненно идеологический. И направлен он именно и только против идеологии, оппонирующей той идеологической ориентации, которая признается — или только преподносится — как сама собой разумеющаяся. Антиидеологические декларации, по сути, всегда направлены против той идеологии, с позиций которой ведется критика реального — идеологически определенным образом ориентированного — курса. Провозглашаемая же идеологическая нейтральность оборачивается конформизмом, автоматически позитивным восприятием определенной системы ценностей, объективированной в социальной реальности, в частности, в реально используемых социальных и управленческих технологиях. Именно с этой целью вопрос о социальной природе управленческих технологий снимается — либо как вообще не существующий, либо как не проблематичный, поскольку его решение считается — или только преподносится — как само собой разумеющееся.

В современной России, не будучи заявленной, идеологическая ориентация легитимной общественной науки — и это ни для кого не секрет — является последовательно и откровенно либеральной. Причем такая ориентация считается как бы даже и не подлежащей обсуждению. Либерализм — единственная идеология российской интеллигенции! Следующее поколение российской интеллигенции должно быть либеральным! Насаждаемый же “социальный технократизм”, ориентированный на “универсальные” технологии, фактически является инструментом легитимации и институциализации либерализма.

Более того, полностью игнорируются плоды либеральной политики, которые уже в полной мере вкусило и продолжает вкушать так вожделевшее к ним российское общество, “заговоренное” либеральной интеллигенцией.

Неолиберальная реформа по типовой схеме МВФ привела к параличу производства, разрушению всей инфраструктуры России, деградации всей системы жизнеобеспечения — и в итоге к тому, что уже несколько лет численность российского населения уменьшается ежегодно в среднем на 750 тысяч человек. То есть, фактически встал вопрос о самом выживании нашего народа — без больших войн, революций и стихийных бедствий.

И главная причина национальной катастрофы, повторяющей вплоть до деталей развитие событий по сценарию МВФ в других странах, не в ошибках и криминализации власти, но в принципиальном несоответствии либеральной политики тем природным и историческим условиям, в которых происходило развитие российской экономики, более того — всем цивилизационным особенностям нашего общества. В конечном счете причина — в исторической исчерпанности либерализма, которую не способны признать отечественные либералы, а вслед за ними и ангажированные отечественные обществоведы.

А тем временем преподавание общественных наук в российских вузах предлагается вести таким образом, будто система высшего образования существует совершенно независимо от этой острейшей социокультурной коллизии, которая разворачивается не только в российском обществе, но и во всем мире!

В последние десятилетия облик мира принципиально изменился. Произошла перестройка институциональных основ современного мира. С появлением и развитием транснациональных корпораций, крупнейших межнациональных рынков финансового капитала и глобальной финансовой, информационной сетей, отдельные, прежде суверенные, национальные государства активно интегрируются в единый организм — мир-систему, по И.Валлерстайну, с единой, универсальной системой регулирования всех общественных сфер, правила действия которой вырабатываются на основе соглашений ведущих стран мира, в интересах сохранения их господствующих позиций. Это ведет к смещению центра и реальных рычагов управления внутренними процессами за пределы национальных государств.

Так, совершенно очевидно, что смысл неолиберальной реформы российской экономики по схеме МВФ состоит в ее максимальном освобождении от национально-государственного регулирования, исходящего из национальных интересов, и в открытии национальной экономики для обеспечения свободного движения международного капитала — в интересах центра глобальной экономики, то есть фактически в ликвидации государственного экономического суверенитета России.

Судя по всему, смысл неолиберальной реформы российской системы образования состоит в расчистке образовательного, а еще шире — всего информационного пространства России для свободного движения той системы ценностей, которая призвана обеспечивать и легитимировать “новый мировой порядок”. Фактически — в ликвидации культурного суверенитета России. Не случайно лозунг экономической свободы неизменно сопровождается лозунгом свободы информации. С ростом же степеней экономической “свободы” национальные информационные системы, в том числе и системы национального образования, подобно национальным экономикам и финансовым системам, постепенно все больше теряют потенцию саморазвития. Это, с одной стороны. С другой стороны, страны, занимающие господствующие позиции в мировой системе, все более интенсивно аккумулируют не только технологическую и природную, но и интеллектуальную ренту мира.

Принципиальная идеологическая переориентация отечественного обществоведения и системы образования “надежно” обеспечивает включение российского общества — в лице его наиболее образованных слоев — в мировой идеологический дискурс, который все еще продолжает воспроизводиться как универсальный культурный контекст социальных изменений.

В этом дискурсе почти каждый аспект социальной жизни обсужден, рационализирован и легитимирован. Причем в каждой сфере выбор легитимных — одобряемых, приемлемых — вариантов весьма ограничен. Именно одобряемое общество описывается в наших учебниках, в частности — по социологии. Не свое, не наше, а нормативное, формирующее особое “дисциплинарное” (то есть соответствующее стандартам социологии как особой дисциплины, с особым способом видения мира, особым языком его описания) восприятие мира и места своего общества в мире, перспектив его развития и стратегии его реформирования. И если реальные общественные процессы будут “отклоняться” от нормы, и далее — если конкретный режим будет противопоставлять себя центру, то отечественная “либеральная оппозиция” непременно будет апеллировать к легитимным универсальным ценностям и искать поддержки за рубежом. О развитии событий именно в этом направлении особенно убедительно свидетельствует борьба, развернувшаяся в последние месяцы за контроль над российскими СМИ.

Таким образом, через либерализацию образования — вслед за либерализацией СМИ — мировой идеологический дискурс — извне и изнутри! — оказывает принципиальное влияние на российскую государственную политику — в целом и в конкретных направлениях, что фактически означает ликвидацию государственного идеологического суверенитета России. Фактически доминирующие в мире идеологические мифы — демократия, свобода, равенство и т.п. — легитимируют или напротив делегитимируют российскую власть! Они непосредственно определяют российскую государственную организацию — от организации финансовой системы до реформирования пенсионного обеспечения, российскую государственную политику — от внешней до политики в области индивидуальных и коллективных прав (региональных и этнических групп, сексуальных меньшинств).

И подобно тому, как в мировой политике, в мировой финансовой системе, в мировой системе СМИ существуют специальные институты, выступающие проводниками курса глобализации (типа МВФ, МБ, МБРР), существуют и специальные институты, обеспечивающие поддержание и воспроизводство мирового идеологического (и в частности — научного) дискурса. В этом аспекте чрезвычайно интересной кажется оценка целей и задач 34-го Всемирного конгресса Международного института социологии, прошедшего в Тель-Авиве в июле 1999 года, высказанная руководителем делегации российских социологов профессором В.П.Култыгиным.

Собственно, в такой постановке задачи Конгресса и ему подобных мероприятий нет ничего принципиально нового и неожиданного. Социология, как и вся социальная наука, всегда была, по выражению И.Валлерстайна, “интеллектуальным дополнением либерализма”, и ее функция состояла в легитимации модерности, привитии обществу рациональности модерна как универсального культурного контекста социальных изменений. Именно в этом смысл известного призыва О.Конта “сделать всех позитивистами”.

Однако подобные универсалистские притязания социологии основывались на ее уверенности в собственной способности познать объективные, то есть универсальные законы общественного развития. Именно утверждение существования всеобщих причинно-следственных связей, на котором “стояла” классическая социология, и служило онтологическим основанием возможности позитивной науки об обществе, позитивной, то есть научной, политики, вообще победы разума, всеобщей рациональности. На этом основании зиждилась и заявленная социологией при ее рождении технологическая функция — и это стало принципиальным историческим рубежом в дисциплинарном самоопределении новой науки об обществе, сознательно противопоставившей себя своим “спекулятивным” предшественницам. Социология изначально претендовала на роль “социального технолога”, на то, чтобы стать основой рациональной политики, научным основанием рационального переустройства общества.

Однако в последние годы критическая саморефлексия социологии, выработавшей принципиально новое — контекстуальное, “локально-историческое” представление об истине, о соотношении объекта и субъекта социального познания и других принципиальных проблемах эпистемологии и тем самым поставившей под сомнение свою онтологическую обоснованность, позволила (может быть, даже — заставила) увидеть в этом “служении объективным законам” нечто совсем другое.

Изменение социокультурного опыта, позиции и функции интеллектуалов в западном обществе, по мнению Баумана, порождает постмодернизм как специфическую идеологию, в которой выражается статусный кризис интеллектуалов, исчерпанность тех функций, которые они играли в эпоху модерна.

С точки зрения З.Баумана, будущее не обещает улучшения, силы рынка будут расти. Поэтому выход для интеллектуалов только один — присоединиться к образованной элите экспертов. Именно такой выход предлагается и российским интеллектуалам.